Скандально известный украинский художник Арсен Савадов, чья персональная выставка живописи “От первого лица” открылась в московской V-Art gallery, рассказал в интервью РИА Новости о том, что происходит с современным искусством на Украине, как понимать “пи-арт” и почему его самый скандальный фотопроект “Книга мертвых”, с участием одетых трупов из морга, плохо продавался. Беседовала Мария Ганиянц.
– Последним Вашим проектом в Москве была выставка Parliament Lights в 2005 в Stella Art. Почему вы так долго не возвращались и о чем новая выставка?
– Было много дел в других местах: художественная жизнь переместилась в Нью-Йорк, в Киеве я выставлялся у Пинчука, сейчас в Лондоне принимаю участие в коллективной выставке. В Москву привез 8 картин, написанных за последние полтора-два года, и это самая большая моя выставка живописи. Среди работ, которые выставлены в этом прекрасном пространстве (в Нью-Йорке все бы умерли от зависти), – картина “Бегство в Египет”. Ряд ее персонажей перекочевал на полотно из моих фоторабот в Египет, а само движение персонажей внутри картины напоминает бразильский карнавал. Есть полотно, которое мне очень близко, – “Страна Shu”, посвящение украинской художнице-примитивисту Марии Приймаченко. В этом полотне использованы мотивы ее примитивной живописи.
– Вы ведь известны прежде всего как художник, работающий с фотографией: в 90-е годы это фотосерии “Донбасс-Шоколад” (полуголые шахтеры в балетных пачках) и “Мода на кладбище” (глянцевая фотосессия моделей среди свежих могил), а 2001 году некрофотопроект (“натюрморт” из одетых трупов) “Книга мертвых”. И вдруг – светлые гигантские живописные полотна.
– Самое дорогое и самое тяжелое в искусстве – это фигуративная живопись. Моя живопись – это не оматорское, не любительское искусство, не концептуальный проект, когда выносят какой-нибудь кусочек фекалий, и все падают от восхищения. В работах, которые приехали в Москву, все построено на аллюзиях и извращенном характере автора: вроде бы яркая и светлая картина, а если присмотреться, то видишь все, от садомазохизма до лесного фетишизма. С другой стороны, то, что я делаю – это симуляция, точнее иллюзия живописи. Эти работы можно развивать до бесконечности. Думаю, что мои работы помогают зрителю совершать путешествие внутрь себя. А художник выступает как медиум. Хотя несколько фоторабот тоже есть.
– С какой целью Вы приехали в Москву, помимо показа работ?
– Моя цель – вернуть то равновесие, которое было создано в 80-х годах между Киевом и Москвой, когда шел взаимный культурный обмен. Эта традиция была хороша, пока на Украину не стали претендовать США. В итоге мы стали пророссийскими художниками в проамериканской Украине. Так что, во многом, цель выставки – идеологическая.
– Вы долгое время в Москве сотрудничали с Маратом Гельманом, именно он у себя на стенде в 2001 году на Арт-Москве выставил Вашу скандальную инсталляцию “Книга мертвых”. Ваши пути разошлись?
– С Гельманом мы расстались потому, что Марат сконцентрировался на масштабных проектах, уделяя меньше внимания искусству. Хотя в его Пермской выставке я принимал участие.
– Сколько стоят Ваши работы?
– Мое искусство бесценно.
– Хорошо, а покупают-то их за сколько?
– По-разному, в галерее некоторые живописные работы стоят 150 тысяч долларов, а недавно фотография из серии “Караимское кладбище” ушла на Sotheby’s за 18,6 тысячи долларов – для фотографии это высокий прайс. Купил один американский коллекционер.
– “Книга мертвых” – это был коммерческий проект или очередной поход внутрь себя? В 2001 году стенд Гельмана на “Арт-Москве”, где демонстрировалась вся серия “Книга мертвых”, был завешен белым полотнищем и облеплен предупреждениями “Детям до 18 лет вход не рекомендуется”.
– Да, внутри были фотографии, которые окружали странный объект, накрытый ковром: мы туда свалили все предметы, участвовавшие в съемке в морге, чемоданы, вешалки и прочее. Человек садился в кресло, стоявшее рядом, смотрел трехминутное видео под музыку Генделя и вдруг вскакивал, как ошпаренный, понимая, что мертвый дедушка, читающий книгу мертвому внуку, сидел именно в этом кресле. Коммерческое ли это произведение? “Книга мертвых” – не интроспекция и не коммерческий проект, за все время ее создания была продана только одна серия. Это интерактивное произведение, которое пробирает до нутра, серьезный антропологический проект, погружение в общественные зоны, которыми являются и “мужской шахтерский клуб” (“Донбасс-Шоколад”), и мода на кладбище, где все вещи на моделях – туфли, платья были подписаны, как в глянцевых журналах (например, туфли Fendi – $500).
– А что, на Ваш взгляд, сегодня происходит в искусстве?
– То, что сейчас происходит на мировой художественной анвансцене (серьезный художник хочет всегда быть в тени), как выражается художник Сергей Ануфриев, – чистый пи-арт. Искусство уже ничего не открывает, география искусства закончилась, модернизм закончился. Все модернисты, которые пытались искусство развить до крайней степени, ели, пили, какали на него, пока оно не потеряло не только подрамник, но и холст. Потом пришел постмодернизм и сказал: не надо разрушать Кремль и строить микрорайон, давайте оставим хоть что-то, нельзя же все ломать, кусать… Все, модернисты накрылись медным тазом.
– Ваша задача в искусстве?
– Мы озадачены совершенством. Но себя не обманешь, чтобы быть – произведение должно быть личным. Перефразируя Марселя Пруста: в искусстве нельзя быть лучше другого, можно лишь открыть себя. Хотя этот вариант трагичен, страшно же: а вдруг там ничего нет. Но серьезное произведение, серьезная культура, всегда станет достоянием нации.
– Как на Украине с современным искусством, что Пинчук?
– Пинчук берет на себя функции смотрящего и стрелочника, но пока в Киеве есть Виктор Пинчук и пока он не собирается тонуть, на Украине будет все хорошо. Он привозит Херста, Дойга, Кунса в центр Киева. Появление Пинчука было появлением нового культурного видения: он привез западных кураторов, и окультурил город и сам окультурился, создал прекрасный музей с хорошей коллекцией. Хотя мы, все равно, как аборигены обслуживаем окраины Западной империи. Но зато есть внятная институция: куратор, критик, все по-западному взвешено, четко, профессионально, с комсомольской организацией и серьезным менеджментом. А вот родит ли это искусство, покажет время.
