Несмотря на катастрофические интонации, эта живопись вибрирует колоссальной энергетикой. Она экспрессивна в раскаленном до температуры звездного ядра, предельно взвинченном цветовом звучании. И романтична одновременно – в плане неубиваемо-наивного ожидания перемен к лучшему. Рождение новой звезды – это всегда шаг в эволюции галактик и Вселенной в целом, большой или маленький. Его значимость для «судеб мира» зависит от масштаба самой звезды… И хотя автор прибегает к языку иносказаний, в данном случае, они уж слишком хрустально-прозрачны. С одной стороны, затронута тема современного апокалипсиса, глобальной катастрофы, на грани которой находится весь мир и каждый их нас – ежесекундно и ежечасно вися на волоске. Ибо причинно-следственная связь событий по-прежнему остается непредсказуемой – пресловутый «эффект бабочки» никто не отменял. Находясь здесь-и-сейчас, мы это ощутили в полной мере. Поэтому, глядя на эти всполохи на холсте, сложно отделаться от ассоциаций с текущим положением вещей в стране, которую сотрясают война, политические и экономические катаклизмы, в то время как ее граждане метутся между ощущением разочарованности коррумпированностью любой власти и беспрецедентной гражданской солидарностью и патриотизмом. Мораль послания художника, как мне кажется, проста – рождение новой звезды сопровождает взрыв, и нам, возможно, еще только предстоит его пережить. Мы предчувствуем этот взрыв. Мы боимся его. Боимся и, одновременно, неосознанно ожидаем с упованием, надеясь насладиться величественным зрелищем. Зрелище катастрофы, а уж тем более космического масштаба, всегда рассматривается как повод выйти за привычные границы узкого мирка обыденности и прочувствовать величественность и бесконечность мироздания и собственную малость «песчинки в космосе». Главное при этом – находиться на безопасной дистанции, а не сгореть в ядре вспыхнувшей звезды […]
В творчестве Павла Керестея совмещается символистски-пластическая линия и все более лаконичный и социальный художественный язык. Свой путь он начал с декоративно-барочной абстракции конца 1980-х. К живописи, уже фигуративной – возвратилcя через десятилетие… В его символистских работах продолжается интенция к праздничному звучанию – по своему взвинченному, форсированному цветоощущению они очень близки украинскому авангарду. Изобразительные мотивы просты, архетипичны, они повторяются как исследование художником своего «внутреннего ландшафта». Как символы базовых экзистенциальных состояний, приходящие из сновидений – пещеры, холмы, опушки леса, дети, вскарабкавшиеся на дерево…
Керестей часто пишет мощные, узловатые кроны деревьев, в которых «прячется» изображение детей (живопись создавалась по мотивам совместных перформансов с Сузанне Клаузен (Szuper Gallery) и Мишель Середа (Curtain Razors). Человек ощущает себя во взрослом мире настолько же потерянным, как ребенок, «заблудившийся» на дереве… В живописи, выставленной в Киеве, мы видим все тот же внутренний ландшафт художника, перенесенный во внешнее пространство лесов, речных долин. Анимированная первозданная природа окрашивается во все более тревожные, огненные тона. Что, впрочем, не нарушает ее гармонии – катастрофичность по-своему гармонична… Законы мира человеческих взаимоотношений отслеживаются художником в другой, менее идиллической линии. Здесь своя матрица – мотив «борьбы за выживание», проявляющийся в жестоких драках. Дерутся дети, взрослые, «кубистические полицейские» – весь мир пытается убить противника, чтобы самому остаться в живых. Так, кстати, и называется она из серий, переходная по языку – «Stayin’ Alive». Буйство красок здесь усмиряется темными силуэтами двух мужчин и женщины, активно мутузящих друг друга. Вычленение зрелища драки говорит о том, что на нем держится вся популярная переживающая кризис action-культура. От поисков смысла она эволюционирует к бессмысленному «экшэну»…