Советские кюлоты

Сергей Ануфриев родился в семье художников Александра Ануфриева и Маргариты Жарковой; вырос в городе Исаака Бабеля, Михаила Жванецкого, Ильфа и Петрова. «По отцу я коренной москвич. Предки мои, итальянские масоны, строили московский Кремль», — писал Ануфриев в тексте «Кобзарь под подушкой», где «пересказывал» свою родословную. В такой художественной среде, где ценились творчество и самоирония, возникли его первые работы — легкие, романтические, трогательные, полные ссылок на произведения культуры. Сестра Сергея Ануфриева реставратор Юлия Жаркова вспоминает, что ее брат всегда рисовал каких-то английских принцев и принцесс, герои его графических произведений были одеты в нетипичные для советской действительности жабо и штаны-кюлоты.

Да и сам Ануфриев стал воплощением собственных произведений. При нашей первой встрече у него были нарисованные черным маркером усы (художник сказал, что их нарисовали его дети). В книге The Irony Tower Эндрю Соломон вспоминает его неординарную манеру одеваться, попытки самостоятельно конструировать и шить одежду. Тонкий авангардный стиль он унаследовал от матери.

С детства Ануфриев интересовался философией, знал историю культуры, читал запрещенную и эмигрантскую литературу. В юном возрасте отправился в Москву, где познакомился с концептуалистами. Там он жил и создавал работы, время от времени возвращаясь в Одессу. Ануфриев стал одним из звеньев, связывающих украинские художественные практики и московский опыт, — а квартира его мамы на улице Солнечной в Одессе превратилась в центр современного искусства, неофициальных выставок и творческой свободы. Именно там Леонид Войцехов провел свою знаменитую выставку-акцию «Родня».

Лозунги и бланки

Одна из первых самостоятельных работ Ануфриева — серия «Подяка» — имитирует официальные документы, поощряющие заслуги или в целом положительно оценивающие чью-либо деятельность и труд. Ирония этой работы в том, что сама форма «благодарностей» в начале 1980-х считалась архаичной, утратившей ценность. Свое отношение к подобной официальной форме и риторике художник подчеркивает характеристикой этих документов — «Подяка непередаваемая», «Подяка необыкновенная», «Подяка невыразимая». Вверху документа художник размещает известную фразу Ленина: «Искусство принадлежит народу».

В этой серии художник впервые затрагивает одну из важных для него тем — проблему языка: свои «подяки» он оформил на украинском и русском. Сегодня об этой работе можно было бы говорить как о политической, поднимающей вопросы идентичности и культуры.

Серия «Заикание» тоже говорит о языке, но уже как о структуре. Формально серия выглядит так: с помощью повторяющихся букв и их комбинаций Ануфриев иллюстрирует заикание. Когда человек заикается, повторяя букву или фразу, он создает определенный ритм речи — аналогично слова и буквы создают ритм внутри графического произведения. В этом заикании можно видеть повторяющиеся с каждым годом политические лозунги и идеи, которые никак не приводят к изменениям в обществе.

В этом заикании можно видеть повторяющиеся политические лозунги, которые не приводят к изменениям.

Буквально так

В начале 1980-х художник придумал термин «предоставительное искусство». Чуть позже художница и куратор Мария Чуйкова охарактеризовала его так: зрителю предоставляется самому интерпретировать произведение — с помощью заложенного в него сложного сюжета. Искусство предоставляется.

В таких работах есть место и для игры слов, и для образа, и для абсурда. Чаще всего героями работ Ануфриева становились персонажи детских сказок, а сам рисунок сопровождался текстом — будто бы вырванными из других произведений или из устной речи фразами. Названия, как правило, буквально повторяют текст на работах — и зритель оказывается в тупике: неужели автор заложил такой простой смысл? Это несогласие с простотой позволяет человеку углубляться в интерпретации и фантазии.

Например, «Ясность и покой» — коллаж с изображением горного пейзажа, а внизу художник оставил подпись: «Ясность и покой». Возможно, фраза была позаимствована из творчества Омара Хайяма: «Если мудрость начертана в сердце строкой, // Значит, будет в нем ясность, любовь и покой». В этой простоте языка и образа, «литературности» отражена романтика времени, особое легкое и одновременно смелое отношение к реальности, которое существовало только в 1980-е.

Зритель оказывается в тупике: неужели автор заложил такой простой смысл?

Фломастер и нарратив

Для своих работ Ануфриев использовал все, что было под рукой: бумагу, авторучки, карандаши и фломастеры, журнальные вырезки, открытки, найденные предметы. По сути, он может превратить любой предмет в произведение искусства.

В последнее время художник работает над идеей паттернализма (от англ. pattern — «образец», «шаблон». — Прим. ред.), в основе которого лежит повествовательность и нарратив. Искусство, по словам художника, в разное время находилось в разных и часто сложных отношениях с литературой. Например, модернисты постулировали независимость изобразительного искусства от литературы. Современное искусство, «борясь с литературщиной», перестало заниматься разработкой сюжетов и жанров, оставив это занятие комиксам и кино. Но именно в повествовательности и лежит, по мнению Ануфриева, выход и развитие нового искусства.

Искусствовед Татьяна Кочемасова отмечала, что «бесконечность белого листа, точка и линия на плоскости оказались для многих художников второй половины ХХ века в России своеобразным „пространством свободы“, где их творческие поиски могли обретать визуальное воплощение без риска быть под запретом». Если рассматривать творчество Ануфриева именно с этой позиции, становится понятно желание художника превратить все в творчество, не останавливаться, постоянно думать, обмениваться идеями и творить, пребывать в состоянии литературного произведения, где он одновременно и автор, и герой.