Впечатление студенток 2-го курса НАОМА (Киев) от встречи с художником Олегом Тистолом (Киев). Проект «Практика».
Руководитель практики Ольга Балашова.
НАСТЯ ВАСИЛЬЕВА
«В пятницу должна была состояться встреча в мастерской художника Олега Тистола. Изрядно опоздав на место встречи группы, я выбежала на незнакомой мне станции метро и, паникуя, начала свой квест по району в поисках нужного мне дома. В истечении получаса поисков, запыхавшись и пропотев, я все же набрела на нужный адрес.
Описать, как неловко мне было заходить в студию художника, я даже не могу. Быстро буркнув извинение за опоздание, я присела на стул, прямо возле художника, достала блокнот с подготовленными вопросами и была готова уже присоединиться к беседе, как вдруг, поняла, что не хочу вести разговор с этим человеком. Потратив достаточно много времени на просмотр видео и интервью с Тистолом, придумав пару десятков вопросов, которые я так хотела задать, войдя в студию – все растворилось в миг. Либо я была в ступоре еще от неловкости опоздания, либо от большого количества людей, которые уже находился в мастерской, но я не могла произнести ни звука. Единственное, что мне оставалось, это внимательно слушать, как складно говорит художник о своем творчестве и как он жеманно отвечает на вопросы других гостей.
Рисунок Насти Васильевой
Облокотившись на спинку высокого стула, слегка согнув спину, импозантный высокий мужчина стоял в центре комнаты, вблизи круглого стола, вокруг которого удобненько разместились все его гости. Большие круглые очки, лысина, бликовавшая под светом люминесцентных ламп мастерской, серый свитерок и раскуренная сигарета в руках – вот он, портрет художника Олега Тистола.
Студия была простовата: подвальное помещение, явно отдававшее сыростью перемешанной с запахом красок, аккуратно сложенных в тележку из супермаркета, стопки картин. На стене уютно разместился, видно только недавно написанный, автопортрет. Запомнила открытое нараспашку окно, из которого было видно лишь высокую холодную стену парапета. Для меня это было символично, как прообраз самого художника: внешняя показательная открытость, взглянув за которую — упираешься в глухую стену самовлюблённости, гордости, предубеждения.
Разговор был долгим и иногда утомляющим. Половину, возможно, сейчас я уже и не вспомню, отсутствие диктофона или камеры очень сказывается, но есть вещи, которые я действительно запомнила хорошо :
— вам не нужен начальник, никому не нужен начальник;
— работайте, развивайтесь, вы интеллектуалы страны, у вас, как ни у кого, есть свобода действий, так пользуйтесь ей;
— хороших искусствоведов, арт-дилеров, галеристов в Украине мало, так старайтесь заполнить эту пустующую нишу;
— у нас в стране не хватает конкуренции для лучшего развития арт-рынка;
Как по мне, Тистол был не до конца искренним, желание произвести должное впечатление на молодое поколение взяло верх. Говорил он более чем красиво: о дружеских взаимоотношениях разных поколений художников, приводя нам, как пример его сотрудничество с Пикулем, об отсутствии клановости в мире искусства (но произнося это, сам не удержался от ироничной ухмылки в конце), а также, о нелепой выставочной работе Национального художественного музея и Арсенала, а также некоторых галеристов, имена которых он не назвал, но дал неоднозначными намеками понять о ком он говорит.
Все улыбались, смеялись над остроумными фразами, так метко сказанными художником, а я все думала: готова ли я жить только искусством? Идти вперед в этот мир полный презрения, фальши и искусственного блеска, быть так называемой “акулой”, идти на уловки, хитрости, готова ли я делать все, дабы занять свое место под солнцем? И я не смогла дать ответ. Я так и осталась в этом состоянии неопределенности.
Все начали расходиться. Попрощавшись с Тистолом, я запомнила последнюю фразу, которую он нам сказал напоследок: “Хорошо иногда поговорить с понимающими тебя людьми, а не говорить в пустоту и смотреть, как твой собеседник сидит со стеклянными глазами”.
А я ведь так и сидела, с пустым взглядом. Я так хотела поговорить с этим человеком, а в итоге просто промолчала, так не получив ответы на все свои вопросы заранее записанные у себя блокноте».
АСЯ ЯКИМЧУК
Наблюдения во время беседы с Олегом Тистолом
Наблюдение №1
Олег Тистол во время разговора сказал такую фразу: «Вам не нужен начальник, вы начальник над самим собой.» И вот уже 5-й день от меня ждет текст Наташа, а я не могу его написать по простой причине: МНЕ НУЖЕН НАЧАЛЬНИК, который скажет о чем и как написать. Нужно учиться работать самостоятельно.
Наблюдение №2
Больше всего мне нравится, как Олег курит, так «вкусно» в моей жизни еще никто никогда не курил. Описывать этот процесс бессмысленно, но могу сказать одно: идти бросившему курить в гости к Олегу Тистолу то же самое, что идти в гости к Мефистофелю.
Наблюдение №3
Мне интересно ходить по мастерским и рассматривать личные вещи художников.
Очень часто предметы, которыми мы окружаем себя, намного больше скажут о нас, чем кто-либо еще. В мастерской у Олега Михайловича рассортированы все художественные принадлежности и книги, а вот личные вещи находятся в беспорядке. Такое несоответствие говорит о разнице в подходе к каждой сфере жизни.
Наблюдение №4
Есть просто приятные встречи, которые не стоит обременять прилагательными – информативно, познавательно и тд, иначе потеряется их шарм.
Наблюдение №5
Художник занимается искусством, в котором нет никаких запретов (возможно, только связанные с УК), но позволяет себе указывать что должны делать искусствоведы. Большинство художников не воспринимают искусствоведение, как самостоятельную профессию.
Фото Софии Бергинер
Наблюдения во время прохождения всей практики
Наблюдение №6
Я люблю общаться со старшими. С возрастом большинство людей устают строить из себя кого-то другого.
Наблюдение №7
По человеку сразу видно хочет он слушать вас или себя.
Наблюдение №8
Если человек важная персона в украинском искусстве с фундаментальными знаниями в данной сфере – это не значит, что ваши мнения и потребности созвучны.
Наблюдение №9
Когда речь заходит о музейных экскурсиях, я вспоминаю одного искусствоведа Дмитрия. Во время рассказа о экспозиции Лувра он дал нам понять, что мы совершенно ничего не знаем о мире и течении времени. Это высокомерие возмущало, но он так рассказывал о Фламандской живописи, как о тайном коде, который стоит расшифровывать, читать!
Со временем я поняла, очень легко перепутать высокомерие с истиной верой во что-то.
ДАША МИГДА
Почти в прямом эфире
О чем обычно ведутся разговоры в мастерской художника? Пожалуй, не стоит учитывать дискуссии в закрытых тусовках (не редких в этой локации) — их контекст уж слишком грешит эклектикой. Рассматривая пространство мастерской вне ее временной функции богемного салона, в голову приходят предсказуемые темы: материалы, техники, направления, авторские эксперименты, перспективы будущих выставок и впечатления о прошлых, мнение об актуальном искусстве, отношение к работе коллег… В мастерской Олега Тистола мы зависли в смешанной атмосфере: рабочий процесс, приостановленный интервью за чашкой кофе, спонтанный лекторий или та же богемная тусовка, где время летит незаметно. Итог — прозвучавшие мнения о не всегда очевидных гранях украинской арт-среды в непроизвольном формате “сборной солянки”:
О разочаровании: «мы с 70-х пиарили Украину. И благодаря этому какой-нибудь искусствовед где-то за рубежом восхищается, а потом приезжает увидеть, как все устроено и в ужасе бежит отсюда».
О “массмаркете” киевского арт-рынка: «Я знаю и таксистов, и олигархов, у которых висят работы с Андреевского спуска».
О теоретиках искусства: «У нас не сформировано профессиональное искусствоведение… Искусствоведы должны писать статьи, толкать теории, объяснять нам, художникам, что и как… Это называется культурный процесс. У меня рождаются новые проекты после такого общения… Концептуально, мы не Европа, а Америка. В теории искусства здесь прерии и нужно строить новое.”
Об иерархии: «Меня страшно пугает тенденция «в поисках начальника», чтобы платил и что бы было, на кого свалить вину если что.»
О РХШ: «Молодежь ходит с айфонами и рисует эту хрень — соцреализм!.. Раньше оттуда (из РХШ, прим.ред.) выходили Савадовы, а сейчас дети, которые умеют рисовать в стиле 70-х.»
О знакомых: «Порошенко не знаком с норвежским королем, а я знаком… Почти двадцать пять лет я заменяю президента, репрезентируя наше искусство.»
О протестных настроениях: «Молодежного экстремизма я сейчас не вижу… что-то, где-то.»
О Минкульте: «Настоящий министр — это Ваня Сай, который поджег БТР… правда потом уехал в Краков, ему некогда заниматься министерством. Мы 30 лет отдали репрезентации этой страны, а они (минкульт) забирают сейчас методы этой репрезентации.”
О правильном кураторстве: «Я не участвую в мероприятиях, где имя куратора «как его там»… Вот без Серёжи (Канцедала), Наташи (Маценко) и Игоря (Абрамовича) “SVOI” в Харькове была бы просто провинциальной выставкой… Сережа собрал своих друзей, но не по принципу “вместе бухали”. Громкие имена — это далеко не все.”
Фото Софии Бергинер
О светлом будущем: “У каждого из вас есть возможность выпуститься или уйти из академии и открыть галерею. Никто ведь не мешает… Вам придется работать с теми, кому сейчас 35. Это великолепно. Эти бизнесмены уже не ворюги, они — айтишники, новая генерация.»
Об изживающих себя тенденциях: «Наши галеристы — дети 90-х, им главное — урвать бабло… Музейная деятельность — это коллектив людей, которые хотят либо ничего не делать, либо распиливать бюджет. Наши художники сами ищут деньги, сами продают картины, это страшно унизительно… Вы мне рассказываете про психологию 40-летних. Да, сегодня они забирают Арсенал, но завтра до них допрет.»
О верхах арт-тусовки: «Вы одни и те же лица видите пару лет. Представляете, как за 20 лет меня это достало.”
О полярных мировоззрениях, азиатском искусстве и “ватниках”: «Япония, Китай — там другая планета, они мыслят иными категориями. Это параллельный мир, где не работает ни Аристотель, ни Декарт, ни Христос… Для западной цивилизации главное — право на личную свободу, для них — право на чашку риса («любая жизнь любой ценой»). Вот по этому исходному принципу мы принадлежим к Западу. Я не выделываюсь, я пытаюсь понять устройство этого мира… ведь нужно знать, что делать с «ватниками», которые зависли между Востоком и Западом.”
Об абсурдных поводах для дискурса: “У нас русофобия не развита, у нас только ватоненавистничество. Но у них же (у русских, прим.ред.) украинофобия страшная! И тут Кабакова, “московского концептуалиста”, объявляют хохлом. Это чудовищно, но есть о чем подискутировать. Это печально так, как и избиение студентов на Майдане — тут не сложно просчитать финал.”
О развитии украинской арт-среды: «Здесь достаточно энтузиазма и любви, чтобы создавать новое… Не хватает наглости и смелости. А смелость появляется от злости. В какой-то момент надо разозлиться.»
О трансформациях: «Я не жалею, что что-то закрылось. Я жалею, что это тут же не стало чем-то новым»
Об узнаваемости: «Я всегда избегал публичности. Меня интересует признание уважаемых мною коллег. То, что меня не узнают таксисты, меня тоже устраивает.»
О киевской архитектуре: «На Западе нет плохой архитектуры, она может случайно получиться. Там важна эстетика. Здесь, вот эта вот хрень, в которой мы сидим, сделана, чтоб скрыться от холода и немного от соседей… Красивый Киев — это до 1920 года, потом — либо чтоб напугать (сталинский классицизм), либо удовлетворить скромные потребности народа (хрущевское время). Никто не думал об эстетике.”
НАСТЯ МАКАРОВА
Сто двадцать минут с Тистолом.
Сначала я плелась в мастерскую к Олегу Тистолу с неохотой. Я была абсолютно уверена, что все мои представления о нем, как о личности, верны. Не так уж и странно, что воображение рождает ассоциативные связи между характером работ художника и его персоной. А работы у Олега говорящие. Даже кричащие. Колористическое решение наталкивает на определенные мысли и противоречивые умозаключения. Я не из тех людей, которые делают поспешные выводы относительно тех, с кем не знаком лично. Но маленькие личинки предубеждения периодически появляются, хочешь ты того или нет.
Зайдя в мастерскую, я увидела приятного мужчину, который пригласил на экскурсию по всем помещениям данного пространства. Меня удивило, сколько готовых завершенных работ размещалось и в основной рабочей комнате, и в складском помещении. Просто огромное количество.
В большом помещении (мастерской) сразу бросился в глаза небольшой автопортрет на стене, который автор описал, как хрень. «Шо вчера было, то и висит». Олег пояснил, что написал его за день до нашего прибытия под влиянием настроения. Больше всего поразил тот факт, что при написании портрета и создании большинства остальных работ Тистол использовал недолговечные материалы. Позже он прокомментировал это так, что его не волнует дальнейшая жизнь картины. Выгорание, обесцвечивание, колористическая деформация – пусть.
Я удобно устроилась на диванчике, налила себе чай, гостеприимно предложенный Олегом и стала наблюдать за вознёй вокруг разворачивания шуршащих конфетных фантиков, раскуривания сигарет и распределения остатков белого чая. В процессе этого действа художник рассказывал о своих последних гостях, посетивших это место – Игоре Абрамовиче и Татьяне Мироновой.
По мнению Олега, только галереи Мироновой и Дымчука являются двигателями современного искусства и качественно оформленных экспозиций. Я мысленно не согласилась с этим утверждением, потому что, на мой неискушенный взгляд, в любой галерее случаются как удачные выставки, так и совершенно пресные.
Не откладывая на потом, я сразу задала волнующий меня вопрос – а много ли вообще специалистов занимаются популяризацией украинских имен на международном арт-рынке? Этот вопрос я стараюсь задавать всем деятелям сферы искусства, с которыми встречаюсь, чтобы понять, как эту проблему рассматривают опытные люди. Как оказалось, занимается этой проблемой мало кто. Потому что мало кому это нужно.
В то время, как Наташа презентовала Олегу пригласительные билеты на воображаемую совместную выставку самого Тистола и Юры Пикуля, которые смоделировала моя талантливая одногруппница, я думала над тем, что было бы неплохо и мне самой начать развивать свои способности в этой сфере. И в моем сознании уже стали зарождаться первые мысленные зарисовки относительно этого.
Очень подробно и долго Олег описывал свое виденье проблемы развития арт-рынка в Украине. В большинстве вопросов я была с ним согласна. Но его ярая неприязнь к музеям мне не совсем понятна. Все-таки галереи и музеи функционируют по-разному и некорректно так категорично говорить о том, что музеи тормозят развитие культуры. У этих двух институций разные общественные и культурные задачи. И музеи, и галереи, любые другие арт-пространства – это всё учреждения, занимающиеся крайне полезной деятельностью – популяризацией искусства.
От Тистола я узнала, что есть огромная разница между искусствоведением за границей и у нас. И поняла, что и сама не раз замечала, какое отношение к искусству в Штатах, допустим, и в Украине. И какое отношение к людям, которые этим занимаются. То, что это является острой проблемой сегодняшнего дня, видно и невооруженным взглядом. И чтобы понять, откуда растут ноги у этой проблемы, даже не обязательно сильно углубляться в историю арт-менеджмента и искусствоведения. Просто сфера культуры и искусства переживает влияние пережитков Советского Союза. Но художники, родившиеся в то время, такие, как сам Олег, например, открыты для всего нового, а многие высокопоставленные чиновники, директора музеев всё еще используют устаревшие механизмы управления культурными процессами.
Олег довольно эмоционально, детально и подробно рассказывал о своих впечатлениях о последних событиях в сфере искусства. О своих беспокойствах относительно будущего культуры, некомпетентности работников музея. Мысленно я была даже согласна. Сложно не согласиться с тем, что культурное образование производится старомодными методами и путями.
Постепенно мою голову все больше поглощали мысли не об искусстве, а о том, как сложно находиться в помещении с курящими людьми. Всё оставшееся время беседы с Тистолом я не могла сосредоточиться на его словах. Я осознавала, что он говорит важные вещи, что мне пригодится его мнение и опытный взгляд, но в сигаретном дыму мысли ускользали и путались.
Казалось бы, никого не должны беспокоить интересы отдельных личностей, не привыкших к никотину. Но с другой стороны, о каком реанимировании культуры можно говорить, если в обществе считается недопустимым просить человека не курить рядом с тобой.
Я слабо помню то, что Олег рассказывал об одной из своих последних работ – портрете врача, которая выхаживала его после инсульта. Смутно вспоминаю, как он делился отцовским опытом и рассказами о любимой дочери. Я была очень довольна встречей с Олегом, но еще больше я радовалась свежему воздуху, которой поглотил меня, как только я ступила за порог мастерской художника.
Олег Тистол так же интенсивен как и цвета на его работах. В целом, мне понравилась большая часть сказанного им, но есть пару моментов, которые меня смутили.
Например о том, что здесь очень не любят конкуренции. Я как раз на днях писала, что мной лично, конкуренция сильно ощущается. Но тут все дело в устоявшихся критериях оценки. Когда окончательно перестанут существовать границы для информации, со временем, все ниши будут заполнены и можно будет вновь говорить об общем страхе конкуренции, о том, что все сидят и боятся за свои места.
Возможно, в очень далеком будущем, глобализация культуры достигнет такого размаха, что сами эти шаблоны: должность, недвижимость, связи — приведут к серьезному кризису новых идей. Так вообще происходит развитие, что-то нужно ставить под вопрос и тем самым развивать. В этом смысле, такая вера в собственные убеждения, как у Олега, прекрасна ровно до того момента, пока не становится чем-то законсервированным, без возможности двигаться и меняться. Надеюсь, что с ним этого не произойдет.
И второе. Мне показалась не заслуженной его бурная антипатия к скандальному культурному журналисту Анатолию Ульянову. Тистол назвал его деятельность саморекламой и свел к пустому эпатажу.
Немного из психоанализа, наше либидо устроено таким образом, что если человек испытывает сильный запрет, эта энергия все-равно будет искать выход. Самый простой путь для нее — это агрессия, посложнее — осмысленная деятельность, сублимация.
Культура это вообще перверсия по отношению к животному внутри нас.
Поэтому, тексты Ульянова про секс с карликами, на тот момент, возможно, и были самопиаром, но отражали определенный запрос общества на свободу и именно потому их читали и на них реагировали.
Наша критика до сих пор полна всякими сладкими фразочками и высокопарными оборотами в духе «творча спадщина», которые читателю в сущности ни о чем не говорят. Поэтому, я бы не стала называть неформатную критику только самопиаром. Запрос на неформат хороший признак интереса к жизни в целом.
