Павел Маков — один из самых известных украинских художников, чьё имя хорошо знают как в нашей стране, так и во всём мире. Маков родился в Ленинграде, но уже много лет живёт в Харькове. Он участник многих групповых и персональных выставок, международных биеннале современного искусства, а также член Королевского общества живописцев и графиков Великобритании. В этом году художник стал лауреатом престижной Национальной премии им. Шевченко.
Работы Макова хранятся во многих известнейших музейных собраниях мира, среди которых Метрополитен-музей в Нью-Йорке, музей Виктории и Альберта в Лондоне, Национальная галерея в Вашингтоне и PinchukArtCentre в Киеве, а также в частных коллекциях.
Павел Маков много лет занимается графикой, блестяще владеет техникой офорта. Вид искусства, в котором работает, художник называет works on paper. Основные темы, которые много лет присутствуют в творчестве Макова, это исследование места и ландшафта, изучение эффекта присутствия в искусстве, а также построение неких утопических сценариев. Среди его ключевых проектов циклы “Сад”, Utopia, “Книга дней”, Paradiso Perduto (“Потерянный рай”). Многие из них так или иначе очерчивают или описывают некое воображаемое место, имеющее, тем не менее, привязку к реальному. Работам Макова не занимать тонкой иронии — однажды на выставке в PinchukArtCentre он представил масштабный коллаж из денежных банкнот “Одеяло”, над которым работал два года.
Отдельное направление творчества художника — создание артбуков или “авторских книг”, дополняющих его графические серии, которые Маков создаёт с 1992 года. Тексты в них играют не меньшую роль, чем изображения.
Расскажите, пожалуйста, о выставке: из каких элементов она состоит?
— Это очень компактная и камерная выставка, я вообще всю жизнь занимаюсь камерным искусством. Она состоит из нескольких элементов: артбука “До По”, тетрадки с моими рисунками, которая легла в основу этой книги, и большой карты города До По, которая является прототипом второй половины книги (она же входит в книгу как репродукция). Кроме того, мы включили в экспозицию видеопроекцию разворотов из книги, чтобы зрители могли заглянуть в неё.
С итальянского Dopo значит “после” — в этом смысле название проекта звучит как утопическая идея о будущем. Что это за город До По, откуда взялось это название?
“Мой проект сделан в жанре утопии, и это не случайно: будущее начинает нас остро волновать, когда не всё в порядке с настоящим”
— Это в данном случае не о будущем, а о сейчас. “Тетрадь без одной страницы” для меня характеризует современность, хотя там и описывается утопия. Но всем известно, что будущее начинает нас остро волновать, когда не всё в порядке с настоящим. Когда вы вдруг осознаёте, что непонятно, что будет завтра, то начинаете задумываться.
Это не только украинская ситуация — последние 10–15 лет мир в целом фундаментально изменился, предсказуемые, стабильные сценарии исчезают на глазах.
А меняются ли функции культуры в этом изменившемся мире?
— Думаю, нет. Культура — основа любого опыта сосуществования.
Расскажите об артбуке, который носит такое же название, как и выставка, — “До По”. Что это и как он работает в качестве части проекта?
— Идея книги родилась давно, около пяти лет назад. На формирование образа города До По, который является её прототипом, в некоторой степени повлияла “Книга перемен”, которую я изучал. А около двух с половиной лет назад появилась тетрадка с зарисовками реальных или вымышленных городов. В какой-то момент они вдруг стали пересекаться и срастаться между собой. Выдуманные и реальные города сплелись воедино.
Урбан-идентичность
В своих проектах вы часто используете карты, планы территорий и т. д. Ваше творчество тесно связано с осмыслением темы места и урбанистического ландшафта. Откуда этот интерес?
— Мой интерес к урбанистическому ландшафту объясняется моей принадлежностью к нему — я родился и почти всю жизнь жил в больших городах.
Почему тема места важна для меня? Тут есть и личные причины. Дом моей бабушки, где я провёл первые три года своей жизни, был расположен в частном секторе на окраине Ленинграда. В 1960-х его снесли и построили на этом месте новостройки. В 18 лет я приехал в город и попытался найти это место, но не смог. Эта потеря, наверное, сыграла глобальную роль для меня.
А проблема места осталась. Мои родители часто переезжали: мы жили в Петербурге, потом в Латвии, затем в Ровно, потом три года в Киеве, оттуда переехали в Симферополь, 10 лет прожили в Крыму. Учиться я поступил в Харьков, потом служил в армии в Киеве, на какое-то время вернулся в Симферополь, а после 1989 года осел в Харькове. Но если все эти переезды были вызваны объективными обстоятельствами, то причины переезда из Питера остались для меня необъяснимы.
В своём проекте “Сад” Павел Маков метафорически представляет образ сада как след, который человек оставляет после себя
Это личная история. А в профессиональном аспекте?
— Если взять эстетически-культурологический аспект, то меня всегда интересовали такие художники, как Альберто Джакометти или Джорджо Моранди. Когда-то в 1991 году я провёл месяц в Глазго по программе культурного обмена, где впервые увидел работы Моранди вживую. Этот человек жил тихой жизнью — преподавал в Болонье, выставлялся. На его работах либо вид из мастерской, либо натюрморты. И вот из этого маленького мира Моранди смог сделать целую вселенную.
Я вернулся в Харьков и начал скрупулёзно изучать город, в котором живу. Начал с больших пейзажей Харькова, фактически с топографических работ на эстетической основе. С тех пор пошло-поехало.
Тема места очень глобальна. И для Украины она очень важна именно потому, что должна сейчас занять какое-то место в нашей культурной истории, а мы пока не можем его осмыслить. Государству давно стоило бы о себе позаботиться в этом смысле. Но, к сожалению, очень редко люди, стоящие у руля нашей страны, понимают смысл и значение культуры в современном мире.
Харьков, где вы живёте много лет, город одновременно космополитичный и камерный, в его идентичность прочно вшита локальная архитектура.
— Пожалуй, так оно и есть, поскольку в Харькове много архитектуры 30-х годов ХХ века, в том числе уникальное здание Госпрома и университета, которые расположены рядом (теперь это здание военной академии).
Вообще в Харькове постоянно рождалось что-то интересное. Например, самый известный в мире современный украинский художник, Борис Михайлов, родился именно там.
Но, на мой взгляд, главным элементом ментальности Харькова является прагматизм, который порождает при этом и некое романтическое настроение. Так же как консервативность британского общества порождает английскую эксцентрику. Харьков очень прагматичный, он всё считает через деньги. Он действительно космополитичен — ему всё равно, на каком языке ты говоришь, если ты правильно действуешь. С другой стороны, там до сих пор нет коллекционеров современного искусства, хотя во всех больших городах Украины они уже появились. Современное искусство — это всегда риск и личная ответственность.
Карта вымышленного города “До По” из проекта “Тетрадь без одной страницы”
Эффект присутствия
Вы часто ссылаетесь на Ханса-Ульриха Гумбрехта и его работу “После 1945-го. Латентность как начало присутствия”. Почему тема присутствия в искусстве важна для вас?
— Это вещь, с одной стороны, достаточно простая, а с другой — сложная для объяснения. Эффект присутствия, о котором говорит Гумбрехт, — это когда произведение искусства захватывает внутри тебя что-то такое, что ты не можешь даже объяснить, но ощущаешь, что это важная часть тебя.
Например, музыка — это искусство, которое полностью базируется на этом эффекте. Вы не можете объяснить, как она на вас действует. Литература обладает этим эффектом в меньшей степени, а вот поэзия — в большей. И Гумбрехт как филолог доказывает этот эффект как раз на её примере.
У художников и музыкантов, по сравнению с литераторами, гораздо больше понимания этого эффекта. Но зритель часто готов принять любые метафорические, авангардные эксперименты в литературе, а вот, столкнувшись с ними в визуальном искусстве, сразу спрашивает: “Что здесь нарисовано?”
А эффект присутствия — это когда произведение действует на тебя ещё до того, как ты понял, о чём оно. А потом, конечно, можно углубляться в смыслы. Гумбрехт, кстати, не отрицает значение значения. Он просто говорит, что не значением единым. Искусство, построенное только на смыслах, на мой взгляд, малопродуктивно. Только очень сильное искусство обладает эффектом присутствия, именно оно остаётся в истории.
Ваши работы всегда визуально очень сложные, их можно долго рассматривать. Насколько для вас важно восприятие зрителей?
— Конечно, для меня это важно. Любое творчество — процесс социальный. Даже самое салонное, развлекательное искусство всё равно несёт в себе некий социальный элемент, поскольку рассчитано на определённую аудиторию. И если посмотреть на него с этой стороны, становится очень интересно: для кого оно создано и к кому апеллирует.
Я планирую в каждой работе “макромир” и “микромир”. Мне важно, чтобы издалека воспринималось одно, а, подходя ближе, зритель мог утонуть в микрокосме работы. Чтобы человек, у которого в интерьере висят мои работы, каждый день находил в них что-то новое.
При этом не программирую, что конкретно зритель должен увидеть в моих произведениях. Каждый человек взаимодействует с искусством сам и по-своему. Когда я делаю работы, то ищу ответы на свои вопросы, а потом другие люди могут находить в них ответы на свои.
Серия Павла Макова Paradiso Perduto осмысляет тему места, одну из ключевых в творчестве художника
Ответственность перед будущим
Ещё одна сквозная тема вашего творчества — тема личной ответственности человека перед миром. В чём она, по-вашему, заключается?
— Эта тема была отражена, пусть и метафорически, в моём проекте “Сады”, где за основу плана сада я беру отпечаток пальца человека. Это, как правило, работы, созданные для конкретного человека. И одновременно — метафора того, что после нас остаётся. Какой сад останется после тебя? Где твоё прикосновение к миру?
В культурологическом смысле сады — самое глубинное произведение искусства, которое человечество может создать. Изобразительное искусство по сравнению с этим вообще отдыхает, там и скульптура-то является декором. Сад — это и ленд-арт, и инсталляция, и работа с пространством, и всё что угодно. Он требует постоянного ухода. И в этом есть удивительная метафора с тем же обществом — если ты не взращиваешь и не заботишься, ничего не будет.
Появилось ли со стороны государства понимание, что такое украинская культура сегодня и как её представлять?
— Украинская культурная идентичность — это всё, что сегодня делается в нашей стране в культурном смысле: от вышиванок до инсталляций молодых художников. Проблема в том, что со стороны государства нет понимания, что вышиванки — только часть украинской культуры, а не вся она. Например, отсутствие музея современного искусства в стране — это нонсенс.
Я абсолютно уверен, что в будущем этнических государств не будет. Риторика евроскептиков и стремление “отыграть обратно” кажутся мне смешными. Если у объединённой Европы, как они говорят, ничего не получилось, как может получиться по отдельности?! Лучше давайте думать о том, как быть с глобальными вызовами. Мы или будем жить как объединённая Европа, либо нас ждёт незавидная участь.
А что будет в этом контексте с нашей страной?
— Давайте не забывать, что независимой Украине всего 27 лет. Фактически выросло только первое неуничтоженное поколение, которое никто не расстреливал, не сажал и не высылал. Это поколение авторов в области музыки, литературы, визуального искусства, которым сейчас 50–60 лет. Эти люди уже успели многое сделать, и им есть что показать миру.
Меня также радует, что сейчас появились молодые культурологи и кураторы, которые активно занялись поисками того, что происходило с искусством Украины в 60-е, в другие периоды.
Естественное стремление любого поколения — отрицать предыдущее. Это нормально, но до поры до времени. Люди обычно отрицают до момента, пока следующее поколение не начинает отрицать уже их. Тогда все спохватываются. С возрастом начинаешь понимать, что есть какая-то цепочка развития, которую нельзя просто прервать. Что без этого не было бы и нас всех тоже. Мы должны знать, что было раньше, чтобы двигаться дальше.
