Феликс Кохрихт
«Новые фигурации»: что нового?
(с сокращениями)
В 60-70-е годы наметилась любопытная закономерность: чем помпезнее становились полотна официальных летописцев, чем больше персонажей на них «ковали чего-то железного» или вдохновенно шагали за горизонт, тем безлюднее и беспредметнее становились холсты тех, кого либеральные критики называли андеграундом, а искусствоведы в штатском – диссидентами в изобразительном искусстве.
Молодые художники демонстрировали таким образом свое отношение к происходящему в стране, уходили в мир абстракций, минимализма – иными словами, во-первых, подчеркивали, что не желают иметь ничего общего с тем, что творит старшее поколение не только в изобразительном искусстве, но и в народном хозяйстве, просвещении, внешней и внутренней политике, во-вторых, как бы подтверждали мысль одного из теоретиков авангарда о том, что в будущем искусство будет становиться тем более абстрактным, чем быстрее мир будет катиться к гибели. Он говорил об этом в 1915 году, когда шла первая мировая война. Наши же молодые современники взрослели, становились как граждане и как художники в годы разгара афганского и глухой подготовки к ядерному Армагеддону.
Но вот с середины 80-х годов мы стали замечать, что в атмосферу нефигуративного, созерцательно-чувственного, декоративного антуража «молодежек» вклинилось мощное (в прямом и переносном смысле) течение, заставляющее нас вспомнить залы Эрмитажа, Лувра, Прадо, галереи Питти. На больших, зачастую огромных холстах оживали персонажи Библии и Евангелия, мифов и анекдотов. Оживали, но существовали совсем иначе, чем на работах Рубенса и Караваджо, Брюллова и Веласкеса. В них безошибочно узнаются (в этих титанах, карликах, тираноборцах и шутах) наши соседи и сослуживцы. Несмотря на античные одежды или отсутствие всякого костюма в них проглядывают знакомые черты современников, познавших и кислотные дожди, и ГУЛАГ, и Освнецим, и духовный Чернобыль, наслышавшихся об НЛО и навидавшихся такого в повседневной жизни…
Критики нарекли это течение постмодернизмом. С ними не очень-то спорят художники, которые уже несколько лет выставляются на международных, всесоюзных и одесских вернисажах – С. Лыков, Е. Некрасова, А. Ройтбурд, В. Рябченко. Могучая четверка. Говорю «могучая» без всякой иронии, ибо только духовно и физически мощному мастеру под силу напитать столь большие холсты столь сложным и многозначным содержанием при высокопрофессиональном уровне исполнения.
<…> В этом мы можем убедиться в залах одесских музеев – краеведческого (ул. ласточкина) и литературного, где развернута большая выставка «Новые конфигурации».
Александр Ройтбурд впервые собрал свою многочастевую композицию, которой не дал названия. Я видел эти холсты по одиночке в его тесной мастерской и воспринимал каждый как самостоятельную работу, но смонтированные, они производят поразительное, парадоксальное впечатление. Этому трудно найти определение. Ну, скажем, модули, которым предстоит стать основой королевства, очаровавшего Алису. А, может быть, это лабиринт – символ бесконечности. Художник – символ бесконечности. Художник намерен продолжать строить его.
<…> Новые фигурации – возврат к сюжетному, фигуративному искусству? Да, но не только это. Так что же, жизнь становится менее страшной? Вряд ли можно это утверждать. Стоит выйти из музея на улицу или включить телевизор, чтобы убедиться в обратном. Но, быть может, впервые за долгие за долгие годы для наших молодых соотечественников забрезжила Надежда.
«Гласность», 1990г.
