Илью Исупова называют самым молодым представителем фауны украинского контемпорари-арт. Возможно виной тому внешность художника, который, даже будучи отменно тепло встреченным местными поциновувачами прэлестного etc. не теряет тинейджерской свежести, держится на ногах и связно говорит. Так или иначе, выглядит художник отменно, чувствует себя отменно, и настроение имеет превосходное — несмотря на страх осени и шесть так и не доехавших до арт-центра «Квартира» картин.

Большинство фотографий

можно увеличить.

У меня вообще богатая жизнь была – я очень много бизнесов начинал. В перестройку у меня был бизнес, мы шили джинсы. Я запускаю бизнес, а потом его отпускаю. Я построил столько бизнесов. Был момент, когда по системе санэпидстанции я читал лекции. В актовом зале сидели женщины из санэпидемстанции – такие с начесами тетки. И они слушали и задавали вопросы.

Нос.
Если прийти в Европе на какое-то старое кладбище, где скульптуры римские рядами, или в Лувр там — у всех статуй ведь отбиты носы. Первым делом отбивают носы.

Нос очень трудно сохранить. Вот Ленину в Киеве недавно отбили нос. Трудно пролезть в историю с целым носом.

А еще у меня было агентство по пирсингу и татуировкам. На самом деле было смешно. Такой хороший эксперимент про мир. Представляешь, такая студия для крутых чуваков. Они крутые, а жизнь у них страшная и ужасная. Ты крутой, а вокруг все тебя прессуют. Ко мне приходили страшные бандиты, убийцы. И я когда им делал татуировку, они кричали: «Ой, больно, больно!». И еще один был чувак — мегаубийца. У него день жизни стоил сто долларов. Неделя — семьсот долларов он должен был отдать милиции, чтобы продолжать жить. Человек, приговоренный к смерти. И он хотел, чтобы я нарисовал на нем войну. И я нарисовал, обернул его в рисунок и начал бить: там красивый рисунок был — драконы, всё такое. Даже не знаю, что с ним сейчас. Наверное, уже умер. Или прихожу я домой – смотрю, мои маленькие дети играют в песочнице с другим заказчиком – тоже убийцей. И он с ними там – сю-сю-сю, ха-ха-ха. Такой нестрашный дядя, смешной.

Инь.
Я когда-то шёл мимо рынка или вокзала — и они стоят две рядом, вместе повернулись и смотрят — продавщицы из киосков, такие крутые секси.

Потом уже изобразил сзади море, пляж и такое всё.

Офис.
Меня не раздражает, когда на открытии выставки ходят люди и разговаривают по мобильным телефонам. Это раньше было ужас и кошмар – когда в консерватории кто-то начинал говорить по телефону. Ах. Или кашлять. А вот раньше у нас мобильных телефонов не было. И я моему другу слал с главпочтамта телеграммы – «встречаемся там-то». А он отвечал тоже телеграммой «не могу, занят». А мобильный телефон я впервые увидел в Лондоне. Чувак в метро разговаривал. Такой огромный телефон с длинной антенной. Он говорил: «Нет, я еще на работе. Я в офисе».

Хорошо, что получился такой формат… вообще все работы старые, ни одной новой работы здесь нет. Хотел привезти еще несколько работ. Но не получилось, неважно. Тут все такое смешное, детское…

Бабушка.
Это же чеченцы все, я с покойников их рисовал — это история старая, рассказывал ее сто раз, очень смешная. Моя бабушка была селекционером цветов, очень любила гладиолусы. И она – такой главный селекционер Советского Союза цветов, ее сорта до сих пор существуют… И она умерла.

И мне моя мама рассказывает как-то сон: «Мне приснилась моя мама, которая там, живет уже там. И мама спрашивает: «Ну, как там?» И она отвечает: «Да, ты что, Неличка, тут так хорошо, тут столько чеченцев, они так цветы любят, я уже второй доклад по гладиолусам сделала!»

И вот я такой наивный нарисовал сюжет, и нарисовал с покойников всю картину – Дудаев, Басаев… Такие че гевары… И мама, конечно, мне говорит: «Не продавай, не продавай, эту картину точно не продавай!» Нет, в какой-то момент, конечно, у меня эту картину торговали, типа там… Но мама сказала: не продавай – бабушка так похоже получилась.

В искусстве каждый сюжет – такой этап, как эта история про бабушку. А если прямо – без кальки, без всего, наверное, было бы глупо. А если есть любимый материал, с которым смешно и интересно – тогда уже интересно почему-то.

Артек.
Помните, был скандал — вроде бы педофилы насиловали детей в Артеке.

Вот я нарисовал таких бывших пионерок как бы, которые мстят своим насильникам — взрываются, горят дорогие машины, майбахи и всё такое.

Я не пишу названия, зачем? Если я расскажу историю, это будет вот такой вот лист… Зачем? У каждого свой сюжет…

Я вообще не понимаю, вот этого наружного объяснения вообще не понимаю. Я вот делаю сам для себя, а наружная реакция… Вот я здесь еще раз понял – это вообще разные вещи. Это вот как свой голос послушать в записи… И я поэтому сразу отказался слушать свой голос в записи магнитофонной… Идеи я никому не рассказываю, ну, могу рассказать, но только смешную – для того, чтобы был какой-то контекст…

А вообще картины могут жить своей жизнью. И делать, что захотят. Хотя вся эта телега про мистику искусства – это всё придуманное. Мистика есть, но придуманная. Когда она на стене в галерее –это картина, а когда она валяется у меня в гараже с разбитым стеклом – посмотришь на нее и думаешь: что за х… ня!

Это случайное чудо, что я могу делать руками то, что я себе представляю в голове.

Мне мама говорила: «Илья, у тебя никогда не будет денег. Что ты их комкаешь и засовываешь как попало в карман? Деньги надо любить, складывать их аккуратно».

Выставка «Страх осени».
Арт-центр «Квартира», Днепропетровск, Красная площадь, 3.
Голоса на открытии выставки: Симон Чорный, Илья Исупов, услышанный Симоном Чорным, Илья Исупов, услышанный Ингой Эстеркиной, арт-директор «Квартиры», никем не услышанный.
Фото: Симон Чорный и Нашиздат.