Олег Тистол держится в стороне от всевозможных художественных событий и околохудожественных тусовок, не ходит на вернисажи своих же выставок. И, на первый взгляд, может показаться человеком очень равнодушным к происходящему за пределами его студии, где он работает с завидной продуктивностью. Но это только на первый взгляд. Как только мы отыскали его мастерскую и начали щёлкать фотоаппаратом тут и там, чтобы не пропустить ни одной детали этого полуподвального помещения, которое по праву может считаться самостоятельным произведением искусства, – Олег сдержанно сказал: «Мне кажется, вы выбрали не самого подходящего художника для начала своей рубрики». Но уже через три часа, когда в старом диктофоне села батарейка, в айфоне закончилась память и приходилось наспех делать пометки в блокнот, стало понятно – Rock’n’Roll жив.
Олег Тистол является одной из ключевых фигур «украинской новой волны», представлял Украину на биеннале в Сан-Паулу (1994) и 49-й Венецианской биеннале (2001). Его фамилия в переводе с молдавского означает «Пистолет» – но это уже детали. В первом материале из рубрики сайта ДЕНЬ С ХУДОЖНИКОМ – все об Олеге Тистоле из первых уст.
Художник Олег Тистол в своей мастерской. Фото: Максим Белоусов
Для меня, как и для большого круга киевских художников, стартом была РХСШ (Республиканская художественная средняя школа), в которой мы учились с Мариной Скугаревой, Колей Маценко и Винни Реуновым. Она нас сформировала как тусовку, анекдоты и истории оттуда живут до сих пор. Следующее поколение, которое впоследствии сформировало Парижскую коммуну (а перед этим сквот на Франко), имело к нам мало отношения. Я тусовался в основном со старшими ребятами, они были страшно крутые: в то время, как на западе панк появился в 80-х, в РХСШ он появился в 1978 году. Это была первая панк-руппа «Гівнярі» с будущим ИО министра культуры во главе. Марина училась в одном классе с Савадовым – тогда я его ещё не идентифицировал, но знал, что есть какой-то талантливый мальчик. Реунов в то время был очень известным в школе футболистом.
Там формировались мы, там сформировался андеграунд. Уже в то время мы понимали, что жизнь нас ожидает диссиденствующая. В 17 лет меня выгнали из общежития, я работал дворником, жил и занимался живописью в квартире по улице Артёма. Мы делали первые квартирные выставки, это были 1977–78 гг. Тогда на меня завели дело в КГБ.
Потом был Львов – красивый хиповый город, где мы ближе познакомились с Мариной. А с Николаем Маценко мы дружим с 16 лет и до сих пор. На тот момент я был невероятно красивым хипарским мальчиком с бурной личной жизнью, множеством алкоголя и тусовками. Сложно было в такой среде собраться. Армия стала ключевым моментом и спасла от всего этого.
Олег Тистол. 1985 г.
Там я познакомился и близко сдружился с Реуновым. К тому моменту, как я пришёл, он уже прослужил год. Я был молодым солдатом, сразу после института. И там пришлось пережить массу всего: до армии у меня уже было девять лет общаг, а детство прошло в Николаеве – городе, который занимал перове место в Советском Союзе по малолетней преступности. Поэтому когда меня – очкарика-интеллигента – начали прессовать молодые сержанты, я даже не понял: всерьёз ли это. Драки были жестокие.
Олег Тистол. 1985 г.
Часть была секретная, мы больше года провели в полной изоляции от мира, что оказалось крайне полезно. После армии я вышел уже взрослым человеком и художником. И меня, как верная жена, дожидался Костя Реунов. Пока я ещё был в армии, каждый месяц он получал стипендию, шёл на Красноармейскую улицу в магазин Гавана, покупал два блока кубинских сигарет, пару сигар и присылал мне посылочку. В армии мы очень много и серьёзно работали. Это был 1985 год. И это был старт.
Олег Тистол. 1985г.
После этого была Перестройка, Киев, работа «Печаль Клеопатры» Савадова-Сенченко, которая громко о себе заявила в Москве. Начался какой-то очень активный процесс, можно было писать большие картинки и где-то их выставлять. Была серьёзная советско-американская выставка Совиарт, на которой, кроме меня и Реунова, были ещё Ройтбурд и Гнилицкий. Однажды в Киев приехали несколько российских художников, мы выпивали у Гнилицкого, и Митя Канторов сказал, что у него на Фурманном есть свободная мастерская: кто хочет – приезжайте.
Олег Тистол и Винни Реунов. 1985 г.
Захотели поехать только мы с Реуновым. При этом я уже был совершенно благополучный человек – у меня была работа, и я неплохо зарабатывал. Но это был не карьерный отъезд, а ментальный. Всё, что можно было увидеть и понять в Киеве, на тот момент себя уже изжило. Уже потом ребята начали делать сквоты. Кстати, меня всегда поражало, что за 25 лет никто не сказал спасибо Саше Клименко, который организовал оба сквота. В Москве Фурманный переулок начался с Фарида Богдалова, и все это помнят. Мне на Франко Клименко выдал целый этаж – семь комнат.
Художники Марина Скугарева, Винни Реунов и Олег Голосий
Тусовка в Москве была, есть и будет. В то время весь мир со страшным интересом смотрел на Москву. В 88-м с сокрушительным успехом прошёл первый аукцион Сотбис, все поняли, что существует советское искусство. Все мировые кураторы, галеристы и коллекционеры находились в Москве. Это было ярко, красиво, энергично не только с точки зрения тусовки, но и с точки зрения искусства.
Как только мы появились в Москве, мы приняли участие в скандальной выставке в Доме Молодёжи. Там же мы познакомились с Ольгой Свибловой, которая со всей выставки выбрала меня и Костю Реунова, и дружим мы до сих пор. Она была молоденькой и очень красивой барышней. Сняла фильм под названим Чёрный Квадрат о русском андеграунде советских времён, потом сняла второй фильм, в котором уже мы фигурировали. Вся наша жизнь завязана на очень семейных отношениях: сначала нас с Костей и Мариной опекала Оля Свиблова, потом Оля Лопухова, а сейчас с нами со всеми работает Игорь Абрамович.
Куратор Ольга Свиблова и художник Олег Тистол. Москва, 90-е
Мы не ехали в Москву жить. Мы с порога нагло заявили, что мы – гости столицы и приехали заниматься своими делами: открываем Украинское посольство на Фурманном. Киевские художники живого интереса к Московской жизни не проявляли. Голосий оказался близким нам по духу, и он осел в Москве. Он приезжал в Киев, в Парижскую коммуну, но всё, что у него происходило серьёзно – происходило в Москве. Было жутко приятно, что хохлы раздавили всех в одну минуту. В Москве нас не любили, потому что они были очень умные концептуальные художники, а украинское искусство было большим, ярким и, как им казалось, слишком салонным. После Фурманного был ещё Трёхпрудный – последний яркий сквот в Москве. Потом, уже после того, как я уехал в Швейцарию, ещё пару лет за мной оставалась мастерскя недалеко от Пушкинской площади и Тверской, мы были соседями с Авдеем Тер-Оганьяном. Но я там уже не появлялся.
Олег Тистол. Москва. 90-е
У нас была масса денег – чемоданы стояли с рублями. Но купить пожрать – это невозможно было. Я в 29 лет впервые оделся нормально. Но эти комиссионки, подшитое, это унижение советское! Ностальгии за советскими временами у меня не возникнет никогда: одевались в говно, ели говно, жизнь была полное говно. Никаких перспектив.
Художники Николай Маценко и Олег Тистол. 2000 г.
У всех такое впечатление, что украинские художники откуда ни возьмись появились в 1990-х. Ничего подобного! Я появился в Николаеве в 1970-х, мне преподавали шестидесятники. Я в 70-е был знаком с Кавалеридзе и с Параджановым. Никто не анализировал и не систематизировал историю украинского искусства. Мои друзья – зарубежные кураторы – увидев выставку Украинско Барокко, были в шоке. Они поняли, что искусство мы делаем лет четыреста. А ведь все думают, что искусство появилось в 90-х в Парижской коммуне от того, что мы стали срисовывать Бонито Оливу. Итальянские художники в то время работали гораздо хуже. Я выставлялся с Франческо Клементе, и он воровал мои технологии. Я задувал через тюль, Франческо Клементе постоял за спиной, посмотрел, как я это делаю, и пошёл. Через полгода выходит журнал Flash Art, Савадов мне его приносит и говорит: «Посмотри, что делается». Я смотрю, а там картинки такие же, как и у меня.
Художники Олег Тистол и Марина Скугарева. 2000 г.
Вы даже не представляете, какими мы были двадцать лет назад звёздами. Мы были в лучших музеях, нас покупали лучшие галереи. Но это всё забывается мгновенно. Каждые пять-десять лет появляется новое поколение критиков и начинают всё с новой страницы. Искусство – это личная история каждого человека. Не может быть Ван Гога без мифа о Ван Гоге, Пикассо без коммунистической партии Франции. Мы все уже взрослые люди, которые должны предъявлять свой личный миф. И желательно, чтобы это был миф таланта и порядочности, а не миф успеха на аукционе. В 70-х я был в коммунальной квартире Ивана Кавалеридзе. Он же был суперзвезда! Роден – лучший в мире скульптор – говорил о его таланте. А я его застаю в коммунальной квартире и он не жаловался. Он гордый, красивый мужчина. Но он в коммуналке. Умирает Татьяна Ниловна Яблонская, которая вырастила всех, и я ничего не слышу по поводу музея Яблонской, уважения к Яблонской. Вот где культура заключается. А какой у тебя рейтинг на аукционах, это второстепенное.
Тогда было легче. Тогда было очень опасно, но был ясен враг – система. А ты такой гений: хочешь делать искусство, как Ван Гог, Пикассо или Энди Уорхол. Ты хочешь идти этим путём и ты герой, тебя уважают, тебя любят, тебе тяжело, за тобой ходит КГБ, тебя выгоняют из институтов, из школы, но при этом есть несколько людей, которых ты любишь и уважаешь, и они тебя любят и уважают. Сейчас всё очень размыто и нет чётко выставленных ориентиров. Надо быть тихим героем без всякой уверенности, что ты достигнешь успеха. Нам очень повезло: мы сразу вырвались в большой мир с большими картинами, мы были молоды, но уже готовы к жизни. И у нас всё страшно удачно сложилось.
Художники Олег Тистол и Николай Маценко. 1985 г.
Я понимаю, что молодым художникам сейчас очень тяжело: социальная среда очень вязкая, они все хотят карьеры и всего боятся. Мы не боялись. На Фурманном я жил в комнате художника Николая Овчинникова – Митя Канторов мне её отдал, поскольку Николай был в Париже. И вдруг звонит мне ночью Митя: «Ты знаешь, Олежек, Николай неожиданно приехал из Парижа, ночью придёт в мастерскую работать. И ему страшно не нравится, что я пригрел хохла какого-то». Ночь. Зима. Фурманный переулок. Мрачные заброшенные дома. И я должен где-то ночевать. Мне было двадцать восемь лет. Я беру топор и иду в дом напротив: в одной из квартир я давно не видел света, и там никто не появлялся. Я взламываю замок, захожу в очень чистую аккуратную квартиру с остатками мебели и телефоном. На следующий вечер покупаю коньяк и устраиваю новоселье для своих друзей. Следующему поколению нужно уметь войти, занять и жить. А они бегают с какими-то портфолио, грантики просят. Но я не обвиняю их, видимо, это дух времени. Мне кажется, что такими, как были мы, являются Жанна Кадырова, Стас Волязловский – с ними я разговариваю, как со своими. Я наблюдаю за теперешним поколеним и вижу, что сейчас только в Харькове такая молодежь – эти ребята способны к выживанию и они не грантоеды. Они веселятся, как могут, и за этим приятно наблюдать.
Олег Тистол. Автопортрет. Холст, масло, 2009 г.
Киев какой был, такой и остался. В 14 лет я приехал сюда в потертых джинсах – хипующий молодой пацан, который рисует кубизм. И с ужасом вижу на Крещатике людей в наглаженных джинсах – они джинсы носили со стрелкой! В Николаеве, откуда я приехал, мы слушали Uriah Heep и Rolling Stones, а они здесь слушали Веселых ребят, или в лучшем случае ABBA. Киев по-прежнему такой мелкобуржуазный город, где нужно, чтоб всё было гламурно и как-то аккуратненько. Сейчас, когда мне уже за пятьдесят, я понимаю, что за тридцать с лишним лет в Киеве я не прижился. Меня здесь держат только Марина и дочь. А иначе я бы встал и без чемодана уехал в Крым или в Одессу. Но не в Лондон и не в Москву.
Ася Баздырева
Максим Белоусов
Технический ассистент: Юлия Ших
