4 июля 2014 года после долгой болезни умер, не дотянув до пятидесяти, сооснователь легендарной концептуалистской группы «Перцы» одесский художник Олег Петренко (Перец). С представителем московского концептуализма, Сергеем Ануфриевым, Перца связывала 32-летняя дружба. Родившийся в Одессе Ануфриев является членом группы «Инспекция „Медицинская герменевтика“, сооснователем художественного сообщества «Россия», которое разрабатывает новые живописные практиики. О непростом творческом пути и панковской судьбе ушедшего в иной мир Перца читайте очень личный лиричный прощальный текст Сергея Ануфриева.
Творческая интиллигенция всегда опережала остальное общество.
Вот и последние годы, ещё задолго до войны, список некрологов в нашей среде стал напоминать сводку военных действий. Не успела пройти боль по ушедшему Владику Монро, как в Москве не стало Гарика Ассы. В Киеве улетел Муха, когда все были ещё в ужасе от смерти Саши Гнилицкого и внезапной гибели Дарины Жолдак. И вот за грань отправляется Перец – одесский концептуалист Олег Петренко, первая «ласточка» одесской школы, не дотянув до полтинника.
32 года нас с ним связывала и дружба, и совместная судьба, и потому я не в силах молча переживать это. Я знаю, что душа бессмертна, и слова мои да будут услышаны тем, о ком пишу. Зимой 1981 года мой друг детства Андрюша Маринюк познакомил меня с Олегом у себя дома, в квартире Маринюков возле Привоза. Мы слушали любимую группу Олега – «Блэк Сабат», прародителей панк-рока и металла. Олег был лидером одесских панков и имел прозвище Перец. В сущности, одесские панки были компанией бесшабашных друзей, звавших себя «бахусаидами», из-за принципиальной ставки на алкоголь, в пику остальной одесской молодёжи, традиционно предпочитавшей наркотики и гашиш. Бахусаиды общались на собственном языке и устраивали шуточные дебоши – розыгрыши в транспорте и общественных местах.
Рисунок Сергея Ануфриева, выполненный в день смерти Олега Петренко (Перца)
Сам Перец не походил на панка. Он был южным красавцем с крепкой здоровой статью, круглое загорелое лицо с тонкими усиками обрамляли длинные волосы. Одна прядь висела посреди лба, клином врезаясь в лицевой круг. На правой щеке чёрным фломастером была нарисована слеза. Перец не мог знать о том, что в этом же году его ровесник Джонни Дэпп дебютировал в фильме Джона Уотерса «Бэби Край», где он вытатуировал слезу на правой щеке, и похожи они были с Перцем как братья. Какая-то телепатия…
При всём романтизме вид у Перца был очень насмешливый. Когда я сам, с длинными волосами, выгуливал по Одессе компанию заезжих хиппи, мы с Перцем устроили встречу их с местными панками на колоннаде у Воронцовского дворца. Встреча ничем не закончилась – видимо, давала себя знать разница употребляемых веществ. Зато я сблизился с Перцем, вовлекая его в орбиту нового искусства, основанного на неуловимости.
Вскоре Перец порадовал нас концептуальным объектом «Папироса», ставшим его визиткой и одним из хитов одесской концептуальной школы. Это была папироса «Беломор», приклеенная к школьной линейке, с другой стороны которой была надпись – «Когда вы не смотрите на папиросу, она движется вдоль линейки. Но стоит вам посмотреть или подумать о ней, как она застывает.» Эта великолепная лёгкая вещь, по-дзэнски показывая стационарную картину мира и подрывая доверие к восприятию, была изящна и весела. Она завораживала простотой и отсутствием необходимости в пояснениях. В ней чувствовалось стремление к самодостаточности посыла, когда работают сами изобразительные и смысловые элементы. Минимализм посыла, свойственный Перцевской манере выражения, проявлялся во всём его творчестве, хотя порой работа была трудоёмкой и кропотливой по исполннению. Хорошо помню общий шок от комикса про смерть наркомана, сделанного в необычном, но узнаваемом стиле, неотделимом от содержания.
Слева направо: Константин Латышев, Лариса Звездочетова, Константин Звездочетов, Олег Петренко, Георгий Кизевальтер. 1988, Квартирная галерея Врубеля («Кварт-Арт»), Москва, ул. Куусинена. Фото: Андрей Монастырский. Источник: facebook Дмитрия Врубеля
Затем появилось первое живописное полотно – «Два Николая», абсурдизмом своим поставившее далёкую отметку на шкале вектора, идущего за грани смысла.
Можно ли назвать эту позицию карнавальной? Скорее, это выстраивало мета-позицию по отношению к самой карнавальности, «высмеивая» её как проявление социального начала. Одесский концептуализм стоял за чистую идею, без идеологических платформ. В это время Перец уже был с Милой Скрипкиной, и тусовка называла их «Перцы», что и закрепилось за ними и их продукцией, как название арт-группы.
Пришла перестройка, и Перцы придумали форму «концептуального сувенира», который, при всей «дикости», успешно реализовался на кичевом рынке в Городском Саду, среди продавцов бус, пейзажистов, и рисовальщиков шаржей и портретов.
Из муки с солью Перцы изготовляли брелоки в виде уменьшенных папирос «Беломор» и пачек Беломора. Возможно, у кого-то из одесситов до сих пор хранится такой раритет, пережив почти 30 лет. Потом Перцы переехали в Москву, на Фурманный переулок, и поселились там, среди кипения перестроечного бума на советское современное искусство. Когда Дима Врубель делал у себя дома концептуальную квартирную выставку «Кубизм», Перец вытесал топором из бревна папиросу «Беломор» в человеческий рост, натурально раскрашенную, но в кубистическом стиле. Затем Перцы начали серию «таблиц», которые заметил Илья Кабаков и показал своему галеристу Рону Фельдману. Перцам повезло – Ронни работал с Уорхолом и Бойсом, Кабаковым и Комар-Меламидом.
Олег Петренко (Перец). Но пассаран. Начало 80-х
В отличие от многих других, Перцы стремились к каръере и потому отдалялись от художественного сообщества, их породившего, т.е. шли по западной схеме. Но не сработала, увы, сама схема. Мода на советское искусство прошла, а Перцы не закрепились на рынке искусства, и карьера их так же резко закончилась, как и началась. Возвращаться им было некуда, поскольку с тусовкой отношения были порваны, а тусовка этого не прощает даже в Америке.
Наступила многолетняя стагнация в Одессе, а затем и закономерная энтропия. Но их таблицы и решетки, разорванные и умершие смысловые системы, показанные в анатомическом процессе разложения, остались как опознавательный знак некой чётко очерченной удачи – что и позволило Перцам попасть в мейнстрим московского экспортного концептуализма. В отличие от питерцев, одесситы никогда не противостояли Москве, и потому легко влились в самую интересную и значительную традицию современного русского искусства. Они избежали культурного провинциализма и за это были вознаграждены историей.
Перцы по своей ментальности были наиболее показательными среди одесситов. Не жертвуя самобытностью, но активно утверждая её в сферах репрезентации, они пытались стать визитной карточкой пост-советского искусства. Надо сказать, во многом им это удалось. Их творчество задевает глубокие и важные импринты советского человека, живущего в аду. И потому таблицы, из которых идёт гной или сыпется картошка, всегда будут символом нашего сознания в его вечной коллизии отношений с бессознательным, и в этом качестве навсегда запомнятся зрителям и ценителям современного искусства. Также как автопортрет Перца на фоне таблицы гексаграмм Книги Перемен. И в этих таблицах, я надеюсь, дух Перца останется навсегда.
