Пенисом в искусстве никого не удивишь, но есть те, кто превращает форму в стиль. Так Стас Волязловский подарил нам пенис-арт, шансон-арт и хер-арт (от слова «Херсон»). Он изображал члены, вагины, половые акты, одиозных политических деятелей в тюремных татуировках, нагромождения орнаментальной символики и себя. Узнать искусство Волязловского легко: оно всегда визуально выразительное, его направляющая тема — бытовой китч, переходящий в сарказм.

Больше ада

На экране молодая пара. Обнаженный мужчина — сам художник — стоит на четвереньках, его зад украшен искусственными цветами и гирляндами. Женщина у фотоаппарата — верный соавтор, оператор и реквизитор художника, его третья жена Юлия. «Е*ное современное искусство! Как оно меня зае*ло, б*дь», — ругается Стас, но съемка продолжается.

В следующие семь минут на экране будет крупный план ануса художника в ореоле из огоньков и с «вампирскими» зубами — временами стыдливо прикрытый искусственной розочкой. А дальше — летающий фаллоимитатор, божьи коровки в газовой колонке, парящий супермен, юная беременная дева в венке — все это под читку стихов Тараса Шевченко и народные песни. И самое важное — множество китайских сувенирных котов. Потому что название этого произведения — «Cats проты китайскої підэрсії» («Коты против китайской хрени». — Прим. ред.). С 2010 года оно находится в коллекции галереи «Арсенал» в Бялыстоке, Польша.

«Е*ное современное искусство! Как оно меня зае*ло, б*дь», — ругается Стас, но продолжает работать.

Всю гротескность провинциального быта — от бездарной наружной рекламы до гомофобии — Волязловский умел вербально и визуально собрать в целостное и яркое художественное произведение. Его искусство питают явления, которые противоречат здравому смыслу, концентрированное мещанское мышление.

Сказки для взрослых

Волязловский был больше поэтом, чем художником, — он умел артикулировать себя гораздо образнее, чем кто-либо из искусствоведов и арт-критиков. Его тексты не перегружены концептуальностью, надуманностью или сложностью: они хоть и высокопарны, но предельно понятны любому читателю.

Поэтичны и саркастичные видеоработы автора, где эксплуатируется эстетика отвратительного. И «тряпки» — рисунки шариковой ручкой на потасканных наволочках, простынях, скатертях, фартуках. И множество работ на бумаге, циклы «рефератов» и «стенгазет». И мужская гоп-глэм-группа «Рапаны». И яркие и натуралистичные фотопроекты. Вся провинциальная поэтика Волязловского объединилась в его стихах, изобилующих ненормативной лексикой.

Он писал эссе и сказки для взрослых — и в них Волязловский всегда был предельно честен и серьезен. Но в частной жизни его серьезность и ответственность, «неразбериха с сегодняшним арт-рынком и искусством в целом» могли доводить художника до глубокого отчаяния.

Бедное искусство

Стас всю жизнь прожил в Херсоне. Родословная, по его словам, была «мутная» — смесь осетинской знати и херсонской мощи. А фамилия и вовсе западноукраинская. «Моя мама говорит, что в роду у нас были дворники и дворяне. И пролазят из меня то одни, то другие». Из образования у Волязловского неоконченные 10 классов. Потом он девять лет преподавал трудным подросткам керамику, а заодно ваял сам, украшая произведения стилизованными изображениями гомосексуальных актов.

В то время как Киев жил политическими и криминальными страстями, Херсон жил бытовыми. Но даже в маленьком провинциальном городе на юге страны была своя витальная среда: андеграундная музыкальная и поэтическая тусовка в ранние 1990-е и Центр культурного развития «ТОТЕМ», создававший видео-арт на рубеже 1990—2000-х.

В конце 1990-х из Херсона уехали люди, с которыми Волязловский провел молодость, зато в его жизни появились Вячеслав Машницкий, показавший в начале нулевых первые персональные выставки Волязловского, и художник Юрий Соломко. Спустя 15 лет Стас Волязловский признавался: «Посмотрев на мои работы, Юра сказал, что они „распадаются на части” и напоминают ему рисунки шизофреников. И тут я понял: в своем творчестве я все время чего-то боюсь, вечно что-то недоговариваю. И если действительно мои рисунки как у шизофреников, то, в принципе, можно расслабиться, потому что как у Ильфа и Петрова — „один товарищ сдался в дурдом, чтобы ругать советскую власть”».

На деле Волязловский, человек невероятно мнительный и тревожный, вначале был разбит критикой. Но очень быстро пересобрал свое искусство — так возникли его первые «тряпки». Он заимствует идею рисования шариковой ручкой на ткани с тюремной «марки» — поэтических писем «с зоны», которые заключенные присылали родным как напоминания о себе и знак раскаяния. Постепенно разрисовывание тряпок стало доминирующим в творчестве Волязловского. И внезапно — воплощением херсонского бедного искусства.

На деле Волязловский, человек невероятно мнительный и тревожный, вначале был разбит критикой.

Еб*мся, как раньше

В нулевых Волязловский сотрудничает с московским галеристом Владимиром Овчаренко и параллельно — с днепропетровским журналом «НАШ». Художник узнает коммерческий успех на вкус и становится одной из восходящих звезд постсоветской арт-сцены. Затем — новая херсонская коллаборация, проект «Рапаны». «Бытовой мужской гей-гоп-глэм-дуэт» иронично боролся с гомофобией ее же страхами, штампами и предубеждениями. За пять лет «Рапаны» сняли несколько домашних клипов и записали CD-альбом «Мы не петухи!», который сразу же стал коллекционным раритетом.

«Бытовой мужской гей-гоп-глэм-дуэт» иронично боролся с гомофобией ее же страхами, штампами и предубеждениями.

В любой инициативе Волязловский бичевал общество за его пороки, художественную среду — за ее импотентность, себя — за слабодушие. И все это он делал искусством. В украинском и шире — восточноевропейском контексте он был симптоматичен и своей позицией, и произведениями, и в первую очередь образом художника в искусстве.

Но несмотря на брутальность картинки, низменность сюжетов и художественную похабщину, Волязловский был заслуженно обласкан: лауреат премии имени Казимира Малевича, участник основного проекта 3-й Московской биеннале в Центре современного искусства GARAGE, резидент симпозиума современного искусства BIRUCHIY, многолетний участник украинских и международных резиденций и выставок. Art Basel Miami Beach (США), Frieze Art Fair (Великобритания), Art Basel (Швейцария), Armory Show (США, Нью-Йорк), Art Moscow (Россия) — все ему были рады.

В одной из автобиографий Стас писал, что мечтает при жизни стать классиком украинского искусства. Спустя почти год после его ухода стало по силам и необходимо о нем говорить — вспоминать не только как близкого друга, но прежде всего как незаурядную личность. Как художника, который, как и хотел, еще при жизни занял свое место в истории украинского искусства, хотя не успел это осознать и прочувствовать.

— Ты знаешь, я очень удивлялся, когда находил знаки, которые якобы изобретаю, — в работах первобытных племен. А они имели неху*ский смысл уже 10 000 лет назад. Еще был мною сделан простой вывод: человеческий мозг работает одинаково как 10 000 лет назад, так и сейчас.
— То есть эволюция никак не сказалась на нас?
— Да что там той эволюции. Так же еб*мся, как и раньше. А как что-то случится — уйдем в пещеры. Мы боимся смерти — постоянно изобретаем новые религии. В этом смысле человеку пора позавидовать собакам: живут недолго, конечно, но, по крайней мере, не думают о своей смертности.

«Да что там той эволюции. Так же еб*мся, как и раньше».